— Нечаянно. Сама же лечила.
— А потом раскололась? — уточнил Павел.
— Да.
— И что?
— И все.
— Сколько времени ты у нее провела? — продолжал допрашивать Павел.
— Часа три.
— Нас интересуют подробности. «И все» не подходит.
— Подробности душераздирающие. Включите телевизор и посмотрите мыльную оперу. Я зверски устала, давайте перенесем разговор на завтра?
— Доченька, — попросил Николай Сергеевич, — скажи только, как Маруся… вообще.
— Живет одна, выглядит прекрасно, характер мерзкий. У нее рак.
— Умирает? — ахнул Николай Сергеевич. — Дни сочтены?
— Если в ближайшее время сделает операцию, все будет в порядке.
— Но есть проблема? — Павел уловил недоговоренность в словах Ирины.
— Она не хочет оперироваться.
— Почему? — хором воскликнули мужчины.
— Потому что у нее заскок! Шизофрения и паранойя, вместе взятые!
— Я ничего не понимаю, — признался Николай Сергеевич.
— Боится она операций, — пояснила Ирина. — До ступора боится из-за предыдущего тяжелого опыта. В качестве параноидального объекта ужаса выступает бестеневая лампа.
— Какая? — переспросил Павел.
— Круглый светильник над хирургическим столом называется бестеневой лампой.
— При чем здесь лампа?
— Повторяю: у моей биологической матери сдвиг но фазе. Она панически боится смерти, не еще больше боится оказаться на операционном столе под бестеневой лампой.
— Маруся всегда была очень смелой девушкой, — тихо проговорил Николай Сергеевич.
— Она и сейчас скандалистка, каких поискать. Ругается, точно портовый грузчик.
— Да, было такое… Но ведь Маруся выросла в деревне…
— Знаю, — перебила Ирина. — Свою биографию она мне выложила.
— Ирочка, как Маруся… твоя мама отнеслась к тебе? — затаив дыхание спросил Николай Сергеевич.
— Кроме всего прочего, сказала, что у меня внешность человека без высшего образования, а также назвала меня макакой.
— Что?! — воскликнул Павел
— После того, как я сравнила ее с шимпанзе, — успокоила Ирина мужа.
— Вы… вы обсуждали приматов? — верный своим принципам гасить конфликт в зародыше, предположил Николай Сергеевич.
— В том числе и приматов.
— И что ты собираешься делать дальше? — спросил Павел.
— У нее квартира отличная. Помрет — нам достанется. Несказанно улучшим жилищные условия.
Николай Сергеевич и Павел вытаращили глаза. Это заявление не лезло ни в какие ворота и совершено не вязалось с характером Ирины.
— Ты что же? — оторопело выдавил Павел. — Так прямо и сказала матери?
— А чего с ней миндальничать? Она со мной не церемонилась. На этой оптимистической ноте, — поднялась Ирина, — я вас покину.
Она вышла из кухни. Некоторое время Павел и Николай Сергеевич переваривали услышанное.
— Николай Сергеевич, не сочтете за труд просветить меня на предмет ваших страшных семейных тайн? Или по-прежнему не достоин? — церемонно поинтересовался Павел.
— Не суди нас строго. Это было так давно, тридцать лет прошло… Но я помню Марусю как вчера… Был влюблен сокрушительно и страстно. Хотя мы не очень подходили друг другу. Маруся — активная, целеустремленная, а я — тихий книжный червь. Моя мама, Маргарита Ильинична, и Маруся совсем… по правде сказать, никак не ладили. Маруся… не была создана для материнства.
— Это ваше мнение или Маргариты Ильиничны?
— Не думаете ли вы, — от внезапного волнения Николай Сергеевич перешел на «вы», — что моя мама как-то повлияла на решение Маруси? Нет, нет, нет! — замахал руками. — Маруся сама, еще до рождения Ирочки, решила оставить нам ребенка, уйти, развестись со мной.
Память Николая Сергеевича к семидесяти годам стала избирательной, в ней держались только приятные воспоминания. Он искренне забыл, как ездил на свидания к бывшей жене в общежитие, как она пыталась (не очень настойчиво) вернуть ребенка.
— Ирина очень страдала оттого, что ее бросила мать?
— Совершенно не страдала! Бабушка заменила Ирочке мать, мы жили душа в душу. Ирочка и не вспоминала никогда про Марусю, не задавала вопросов. Уверяю вас, у моей дочери было счастливое детство!
Хотя Николай Сергеевич заверял очень горячо, у Павла остались сомнения. Но одно бесспорно:
— Биологическая мать Ирины — мерзкое чудовище!
— Ты ошибаешься, милый! Кроме того… Маруся очень помогала нам материально. Ее работа была, очевидно, связана с разъездами. Из разных уголков страны нам ежемесячно приходили крупные денежные переводы. Мой заработок в архиве, мамина пенсия — не густо… так сказать, алименты были ох как кстати.
— Откупилась, значит.
— Ax, — осуждающе покачал головой Николай Сергеевич, — как вы, молодые, бываете прямолинейны и даже, извини, грубы. Вот и Ирочка! Неужели прямо сказала Марусе, что хочет присвоить квартиру?
— Ира пошутила. — Павел вовсе не был уверен, только хотел успокоить тестя.
— Ты полагаешь? Странный юмор.
— Обычный, черный.
— Хочу с тобой посоветоваться. Не будет ли бесцеремонно или назойливо, если я увижусь с Марусей? Меня взволновал ее отказ от операции. Если Маруся нездорова душевно, следует обратиться к специалистам соответствующего профиля.
— Давайте оставим медицинские нюансы Ирине.
— Ты прав, мне не следует вмешиваться. И видеться нам незачем… столько лет прошло… быльем заросло.
У Николая Сергеевича на лице была написана детская обида: так умный ребенок сам объясняет, почему родители не должны покупать ему замечательную игрушку.
— Вы меня не поняли, Николай Сергеевич! Вы вольны поступать, как находите нужным, как вам хочется. Но я, со своей стороны, если Маруся… Мария… как ее?