Вызов врача - Страница 10

— Сомневаюсь.

— Правильно сомневаешься. Если в клушу превратишься, все заботы которой блины на соде или на дрожжах делать, никто на тебя не посмотрит. А сохранится огонь, малышня на него тучей полетит. Знаешь, сколько у Пушкина было любовниц старше его на двадцать и больше лет?

— Это у нас национальная забава: чуть что, Пушкиным прикрываться.

— У меня муж был доктором филологических наук, я тебе со знанием источников говорю.

— А я вам «со знанием» могу рассказать об эдиповом комплексе, который Фрейд сформулировал. Если вас интересуют молодые люди с отклонениями психики, которые маму в детстве недолюбили, могу лишь соболезнование выразить. Биологией не интересуетесь? Нет? Так я вам сообщу, что шимпанзе целуются как люди. Половой акт совершают лицом друг к другу, что редко в животном мире. Вам ничего не напоминает?

— Это я шимпанзе? Сама ты макака!

— Состоялся милый обмен любезностями.

— Да разве я только о себе? Хочешь, расскажу о своей подружке француженке? Мария Луиза, попросту Марлиз, бизнесменша, хваткая, умная, образованная тетка, старше меня на десять лет.

— Выслушаю, если позволите измерить вам давление.

— Черт с тобой, меряй.

Ирина достала манометр, закрепила манжетку на плече Степановой, стала нагнетать грушей воздух.

— Марлиз знаешь как я расшифровываю? Марксизм-лесбеизм. Нет, у нее с половой ориентацией все в порядке. Но Марлиз — активистка французского феминистского движения. Нормально?

— Да, давление нормальное.

Ирина вытащила фонендоскоп из ушей, сняла манжетку.

— Оно у меня всегда нормальное. Те олухи царя небесного не знали, что написать, и тиснули традиционное — нестабильная стенокардия. А у меня вместо сердца пламенный мотор.

— Разденьтесь, пожалуйста, до пояса!

4

Марии Петровне так не терпелось поведать о своей заграничной подруге, что сопротивляться она не стала, сняла блузку и бюстгальтер. Тело ее, как и ожидала Ирина, было не старчески дряблым, а крепко налитым. Груди отвисли, но не болтались спущенными шариками. Однако при близком рассмотрении молочные железы Марии Петровны Степановой выглядели неэстетично. Человека далекого от медицины могли бы шокировать. Обе железы были исполосованы множественными рубцами, хотя старыми и бледными, но заметно кривыми и уродливыми.

«Сколько же ей опухолей удалили? — мысленно поразилась Ирина. — Гроздьями росли? А в карточке ни слова».

Зайдя Степановой за спину, Ирина слушала легкие. На приказы: дышите глубже, не дышите — Мария Петровна внимания не обращала, рассказывала:

— Марлиз недавно приезжала, и состоялся у нас с ней презабавный разговор. «Мари, — говорит она, — посмотри, что происходит с женщинами после сорока пяти». — «Что с ними происходит? — отвечаю. — Вкалывают как шахтные лошади — все по тому же кругу ходят и лямку тянут». — «Не скажи, — возражает она. — У нас в среднем классе, у буржуа, четкие тенденции прослеживаются. Во-первых, очень много женщин находят утешение в алкоголе. Пьют тайно или явно, тихо или со скандалами, но регулярно. У процентов десяти второе истовое материнство — внуками занимаются. Еще у десяти на уме только бизнес, эти получают удовольствие от делания денег. Остальные варианты: светская жизнь, тряпки, путешествия или, напротив, домашняя рутина — сериалы, лишний вес, сплетни. Некоторые находят утешение в интимной связи с молодыми садовниками, шоферами и прочей обслугой». — «Марлиз, — спрашиваю, — а ты сама-то как решаешь проблемы переходного возраста?» Она рассказала, я со стула свалилась.

Ирина развернула пациентку лицом к себе и стала слушать сердце. Болтовня Степановой мешала, отвлекала.

— Марлиз, до того как овдоветь, была исключительно примерной женой, матерью и бабушкой. Бизнес, семья, общественная деятельность — все с высшим знаком качества, аккуратно, четко и упорядоченно. И вот теперь эта Марлиз рассказывает мне, что, отчаявшись найти идеального спутника жизни, она составила его портрет из пяти любовников. Представляешь? Из пяти! Один — яйцеголовый, интеллектуал, у него не голова, а академия наук. Другой прекрасно умеет обращаться со внуками, и они его обожают, почитают как дедушку и вместе проводят уик-энды. Третий — постельных дел мастер. Четвертый — финансовый гений и партнер по бизнесу. А с пятым она танцует.

— Что делает? — переспросила Ирина, хотя должна была озаботиться сердечными тонами пациентки.

— Танцует. Увлеклась на старости лет бальными танцами. И этот пятый, таксист, между прочим, кружит ей голову раз в неделю в каком-то клубе. Как тебе наборчик?

— Мне нужно послушать ваше сердце в положении лежа. Пойдемте в комнату.

И так же, как Степанова час назад, не дожидаясь возражений, Ирина вышла из кухни и направилась в гостиную. Там показала рукой на диван:

«Ложитесь!» Степанова покорно легла. И продолжала допытываться, как нравится Ирине вакханалия старой французской феминистки.

— Помолчите! Три минуты помолчите! — потребовала Ирина, приставляя фонендоскоп к груди Марии Петровны.

Сердце у пациентки действительно было здоровым, стучало на зависть.

— О чем вы говорили? — деловым тоном поинтересовалась Ирина, подошла к столу и принялась писать в карточке.

— Ведь это еще умудриться надо шито-крыто все обставить. — Степанова одевалась. — Ай да Марлиз! Была у женщины в душе пустыня, а она вырастила на ней цветущий сад, наполнила жизнью каждый день своего существования.

— Враньем она их наполнила, — заметила Ирина, продолжая писать.

— Почему?

— Потому что врет всем — своим любовникам пятикратно. Детям и внукам врет, а знай они правду, перестали бы ее уважать. Себя обманывает, закрывает глаза на то, что ведет себя как попрошайка, у которого нет денег на обед, и он под благовидными предлогами по знакомым шатается, подкармливается. Все это у нормального человека вызывает брезгливость. Потому и надо прятать, скрываться, врать и барахтаться в болоте лжи.