Вызов врача - Страница 19

— Ах, сволочи! Пирожок с пиявками вам в глотку! Я как Анна Каренина придурочная бегаю перед поездом! Мечусь из угла в угол, стены грызть от ужаса готова. А они! Родственнички! Дружная семейка потирает руки, ждет, когда я преставлюсь, чтобы улучшить свои жилищные условия. Кукиш! Дулю! — Мария Петровна подскочила к Ирине и ткнула ей в нос дулю. — Завещание напишу. Детскому дому! Церкви! Хрену собачьему!

— Делай как хочешь. У нас по конституции свободная страна. — Ирина отвела ее руку от своего лица.

— По конституции? — продолжала кипятиться Мария Петровна. — Судиться будешь? Муж юрист… Я, конечно, паршивая овца, но вы шерсти клок с меня порядочный отхватили. Зарабатывала как полярник или космонавт. И всю жизнь, каждый месяц — половина вам, берите, живите, воспитывайте мою доченьку!

— Считаться вздумала? Ну, давай, бери калькулятор, складывай, сколько я тебе должна?

— Ты мне не деньги должна! Ты врач! Физиологические процессы она наблюдает! Знала, что мать подыхает, и не пришла, слова не сказала, не остановила, не подсказала. Как же! С одной стороны, квартирка наклевывается, а с другой — мечты реализуются. Сколько ты ко мне гробиков прилаживала? Сыграю в ящик — то-то радости тебе будет! Когда узнала, что я скоро копыта отброшу, крутилась юлой от счастья — диагноз подтвердился, больная скоро на тот свет отправится!

Ирина встала и вплотную подошла к матери. Они опять, как час назад в гостиной, стояли друг против друга, чувствовали толчки дыхания, которые вырывались вместе со словами.

— Что? — зло спросила Ирина. — Плохая девочка из меня выросла? Не нравлюсь? А в кого мне быть хорошей? В папу-рохлю или в маму-кукушку?

— В бабушку, в бабушку пошла, великого специалиста по консервам.

— По чему?

— Она мастер была огурцы солить. И людей, их чувства, стремления — все консервировать: в банку, рассолом, уксусом залить и стерилизовать, кипятить, пока ни одной молекулы живого чувства не останется.

— Не трогай бабушку и папу! Ты их мизинца недостойна!

— Я недостойна их волоска из-под мышки! Кто я? Без роду без племени! Провинциальная шлюшка! Кукушка!

— Нет, достойная, благородная женщина. Орденоносец с переходящим знаменем в руках.

— Мстишь? Отыгрываешься? Правильно. Самое время. Кто я сейчас? Живой труп. Давайте, доктор, топчите, пляшите на моих костях. Папашу еще пригласите. А то и всей семейкой. Меня — в хоспис, а сами по квартирке пройдитесь, прикиньте, как мебель будете расставлять. Я перед тобой наизнанку вывернулась, на коленях ползала, а ты меня, как последнюю мразь… Чего мучаться, затягивать процесс? У тебя яд в сумке есть? Давай, накапай, я выпью…

— Это пошло, в конце концов!

Ирина не рассчитала силы. Хотела отодвинуть мать в сторону, а получилось — отбросила так, что Мария Петровна отлетела и ударилась о шкаф.

Травм нет, на секунду задержавшись, отметила Ирина, синяки не в счет.

Ирина быстро прошла в прихожую, сбросила тапочки, стала натягивать сапоги. Мария Петровна заявилась следом. Подошла к входной двери, повернула ключ в замке, вытащила и спрятала в карман.

— Наш разговор не окончен!

— Мне не о чем с тобой говорить! Открой дверь немедленно!

— Иди в комнату! — велела Мария Петровна. — Хватит характерами меряться!

И первой пошла в гостиную. Ирина потрусила следом. Сапожки она не застегнула, и голенища болтались, как отвороты ботфортов. — Отдай ключ! — требовала Ирина. — Открой дверь! Я не желаю здесь оставаться!

— Потерпи еще пять минут. Мария Петровна стояла у окна, смотрела на улицу.

— Как выросли деревья, — тихо произнесла она. Каждый раз, когда Ирина оказывалась в этом дворе, ей приходила в голову та же мысль — деревья выросли, кусты загустели, детство прошло. Она взглядом отыскивала уголок, в котором пряталась, подглядывая за матерью. И с удовлетворением отмечала отсутствие болезненных уколов в сердце. Детские печали и страдания погребены под толстым слоем забвения. Так было до сегодняшнего дня.

Ирина хотела сделать шаг вперед, нога подвернулась, другая наступила на голенище сапожка. Ирина чуть не упала, спасло кресло, в которое она с ойканьем свалилась.

— Что с тобой? — резко повернулась Мария Петровна.

— Ничего!

Только бы не вывих! Растяжение связок — определенно. Вот нелепость! На ровном месте! Ирина попробовала встать, опираясь на травмированную ногу. Ох, как больно! Сдерживая стон, Ирина откинулась на спинку кресла, в котором, похоже, любила сидеть мать.

— Ногу подвернула?

— Не твое дело! Принеси мою сумку из коридора… пожалуйста!

Мария Петровна просьбу игнорировала, присела на корточки перед Ириной, сняла сапожок и стала ощупывать сустав.

— Что ты делаешь? Оставь меня в покое! — воспротивилась Ирина.

— Не дергайся! Это не вывих и не перелом, растяжение небольшое. Моя бабка, твоя прабабушка, была деревенской знахаркой и костоправом. Травы, заговоры — им меня не учила, боялась, — ведь знахарей в тюрьму сажали. Бабушку не тронули, потому что райкомовскому председателю она рожу лечила. Не в смысле харю, а в смысле…

— Поняла, рожистое воспаление.

— Да. А костоправством мы вместе занимались. Я бабушке помогала, ассистировала. Принесут мужика, или бабу, или ребенка калечного — разве откажешь? На дворе распутица, грязь по шею, до райцентра только на вертолете можно долететь. А какие тогда вертолеты? Некоторых, особенно мужиков, приходилось держать, чтобы не брыкались. Его четверо в тиски зажали, он орет благим матом, а мы с бабушкой знай лечим, сустав на место ставим, дощечки привязываем. Потом среди ночи проснусь, она в котелке воск с травами варит, в дверь тихо скребется кто-нибудь из родни калечного, бабушка им котелок отдает, шепотом рассказывает, как из воска теплого лепешку сделать и к больной ноге или руке прикладывать.