— Очень, с твоей стороны, трогательно заботиться о хирургах. Но подумай о другом! За один час, именно столько длится операция, не бог весть какая сложная, онколог избавит тебя от злокачественной опухоли и сохранит тебе жизнь. Для этого он и трудится…
— Под лампой.
— Больше не могу слышать про лампу! — схватилась за голову Ирина. — Мне уже самой начинает казаться, что страшнее бестеневой лампы зверя нет.
— Вот видишь!
— Вижу, что паранойя заразительна!
— Ирочка, а сколько мне осталось? Ирина развела руками. Даже если бы желала, она не могла бы ответить на вопрос. Опухоль в щитовидке может медленно, годами, зреть, а могут и завтра появиться метастазы.
— Как же я узнаю, когда… последний час? Когда басом заговорю и дышать трудно будет. — Мария Петровна не спросила, а сделала для себя вывод.
Перед визитом к матери Ирина мысленно прокручивала различные сценарии их общения. Но ей и в голову не пришел самый нелепый: подсказать матери, когда следует наложить на себя руки. Что и говорить, удружила родственнице. И ведь смотрит с благодарностью! Бред! Фантастический бред, бороться с которым нет сил.
— Прощай! — поднялась Ирина.
Нога болела, но терпимо, идти можно. Ирина надела шубу в прихожей, не отвечая на материно «До свидания, доченька!», вышла из квартиры.
На улице бушевала снежная пыль. Неслась поземкой, взлетала выше человеческого роста, закручивалась воронками. Мелкие острые кристаллики хлестали Ирину по лицу. Будто пытали, требовали ответа. А ответа не было, она и вопросы еще для себя не поставила.
Будь на месте матери другая женщина, Ирина нашла бы ей оправдания, подробно описала бы симптомы тяжелого психического состояния — послеродовой депрессии. Помрачившемуся рассудку роженицы представляется, что ребенок — причина всех ее бед, что он навеки лишит ее свободы, свяжет по рукам и ногам, заберет оставшиеся годы жизни. В крайних проявлениях болезни матери убивают своих детей, бросают на помойке, отказываются в роддоме. Послеродовая депрессия может длиться часы, дни, месяцы, всю жизнь. Но у чужих людей! Почему у ее матери? Тем более, что сама Ирина, как подавляющее большинство здоровых нормальных женщин, в момент рождения сына познала высшее блаженство. И никуда оно не делось! Только упрочилось!
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ (продолжение)
Для Николая Сергеевича, отца Ирины, выход на пенсию два года назад не ознаменовался печалями и депрессиями, связанными с окончанием трудовой деятельности. У Николая Сергеевича была приятная забота — воспитание внука. Какое счастье, что горячо любимая мама успела увидеть правнука — тогда беспомощного младенца, названного в честь дедушки Николенькой.
После смерти мамы Николаю Сергеевичу стало казаться, что часть ее души как бы переселилась в него, закрыла болезненную рану потери дорогого человека. Николай Сергеевич подхватил эстафету, продолжил дело мамы. Она вырастила Ирочку, а ему предстоит воспитать Николеньку.
Правда, Николенька совершенно не походил на Ирочку в детстве. Она была тихим, замкнутым ребенком, типичным интровертом. Только иногда вдруг у Ирочки случались непонятные приступы истерической слезливости. Внешняя их причина никак не могла быть серьезной. Что за повод рыдать — пятно на платье, порванный чулок или двойка по географии? Добиться от Иры истинной причины ее горя ни у отца, ни у бабушки не получалось. Они долго обсуждали каждый случай взрыва эмоций, но, кроме возрастного кризиса, ничего придумать не могли. И обменивались понимающими взглядами: «выпускает пар». Так на их старой квартире говорила соседка о своем муже, который после получки и выпивки ее поколачивал. Соседка верещала как резаная, но от помощи соседей и милиции отказывалась, находила оправдание буяну: надо человеку пар выпустить.
Николенька, в отличие от его мамы, абсолютный экстраверт. Он легко впитывает знания, впечатления и тут же ими делится. К сожалению, кроме дедушки, на мальчика еще оказывают влияние телевизор, встречные прохожие, попутчики в транспорте, воспитатели в детском саду. Последние, по тихому возмущению Николая Сергеевича, говорят при детях бог знает о чем.
Николай Сергеевич не проявлял себя любителем юмора, но однажды зацепился взглядом в газете в колонке анекдотов будто за что-то знакомое. Прочитал:
«Отец рассказывает сыну сказку.
— Было у старика три сына. Старший умный был детина, средний был ни так ни сяк, младший вовсе был дурак.
— Папа, — спрашивает мальчик, — а чем дядя болел?
— Почему болел? — удивляется отец.
— Но ведь у него каждый раз все хуже и хуже получалось…»
Николай Сергеевич мог бы поклясться, что этот случай реальный, произошел в их семье. Очевидно, Павлик, зять, рассказал кому-нибудь, и пошло гулять. К легкой досаде Николая Сергеевича, в тексте была допущена неточность: не отец рассказывал сыну сказку, а дедушка внуку читал.
Вот и сегодня, в ожидании Ирочки, которая задерживалась, решили почитать сказки. Но вначале долго договаривались — чтение с комментариями (желание Николеньки) или без. Честно говоря, Николай Сергеевич и сам любил с «комментариями», которые часто уводили их в сторону, на обсуждение интересных тем. Но с другой стороны, никак не удавалось внушить ребенку элементарное правило хорошего тона — перебивать взрослых нельзя. Николенька по каждому поводу считал необходимым высказать свое мнение и встревал в любые разговоры. Кроме того, непоседливый мальчик начинал вертеться, ковырять в носу, дрыгать ногами через десять минут своего вынужденного молчания. Дедушка считал своим долгом вырабатывать у него полезный навык концентрации внимания.