— Мария Петровна, выдам одну тайну. Мы с Ириной хотим второго ребенка.
— Правильно, молодцы!
— Но так сложилось, что главным воспитателем у нас в семье выступает Николай Сергеевич…
— Он навоспитывает! Рохля интеллигентская! А Николеньке твердая рука нужна!
«Какая у вас твердая рука, — подумал Павел, — я уже видел».
— Одного внука Николаю Сергеевичу, — продолжал Павел, — более чем достаточно, а второго дедушка точно не потянет.
— Ты хочешь сказать… что… вы бы, как бы, меня бы… — не могла подобрать от волнения слов Мария Петровна. — Допустили? Маленького нянчить?
— У нас другой бабушки нет.
Несколько минут она изумленно хлопала глазами, не в силах переварить сказочные слова Павла.
— Режьте! — воскликнула Мария Петровна. — Режьте!
— Что?
— Вырезайте из меня эту дрянь, согласна! Лучше под лампой чертовой сдохну, чем… А если выживу…
— Обязательно выживете! Звоню Ирине и говорим, что вы согласны на операцию?
— Звони.
Павел набрал номер и передал трубку Марии Петровне.
— Ирочка? Здравствуй, доченька!
— Здравствуй!
— Как ты живешь?
— Нормально.
«Сейчас что-нибудь брякнет про ребенка!» — испугался Павел. И принялся отчаянно жестикулировать перед Марией Петровной. Показал, будто укачивает ребенка, потом приложил палец у губам, беззвучно, отчаянно артикулируя, произнес: «О ребенке ни слова!» — «О Николеньке?» — так же тихо спросила Мария Петровна, показав пальцем в сторону кухни. «Нет, — замотал головой Павел и показал два пальца. — О втором ребенке!»
— Алло? — позвала Ирина, потому что на том конце установилось непонятное молчание и слышались странные шорохи.
— Ирочка! Я с Николенькой познакомилась. Ах, какой мальчик! Чудо света!
— Зачем ты звонишь?
— Это не я, то есть я, но набирал Павел. Ирочка, я согласна идти под лампу, под нож, под черта лысого, на все согласна.
— Хорошо. Завтра придешь на прием, я выпишу направления на анализы. Для госпитализации нужно сдать анализы на СПИД, гепатит и сифилис.
— Откуда у меня взяться сифилису или тем более СПИДу? — хмыкнула Мария Петровна.
— Таков порядок. Откуда… Вчера ко мне приходил твой Толик.
— Зачем?
— Беспокоится о твоем здоровье. Похоже, осталось заседание правительства провести с повесткой дня «операция Марии Петровны Степановой».
— Ты на меня злишься? Тебе много пришлось хлопотать? Не беспокойся, за операцию я заплачу.
— Можешь — заплати, но никто тебя обдирать не собирается. Скажи Павлу и Николеньке, чтобы шли домой, мы их ужинать ждем.
— А Николенька покушал. Всякой дряни! Ничего порядочного у меня не было.
— До свидания!
— До завтра, Ирочка!
Мария Петровна медленно и аккуратно положила трубку на рычаг.
— Слышал? — спросила она Павла, гордо улыбаясь. — Мы говорили, как… как нормальные!
Из кухни послышался звон разбившейся посуды. С криком «Ты не порезался, мой драгоценный?» Мария Петровна бросилась из комнаты.
Николенька отужинал по украинской пословице: шо не зйим, то понадкусаю. Он все попробовал, надкусил. Потом решил провести эксперимент: смешать в тарелке кильки, творог, кабачковую икру, сметану — словом, все, что можно было превратить в кесю-месю. На вкус блюдо получилось отвратительное. Мама за порчу продуктов, за игру с ними обязательно заругала бы. А бабушка? Если тарелка упадет, разобьется, никто и не догадается об эксперименте. Тарелка двигалась к краю стола почти сама, Николенька к ней не прикасался. Только две его ручки зажимали вазочки с вареньем (допустим, танки) и толкали тарелку (противника) к пропасти.
Бабушка понравилась Николеньке. Из-за разбитой тарелки не расстроилась, не заругалась. А папа кулак показал, предварительно ткнув пальцем в направлении жижи и осколков на полу.
Николенька зачислил бабушку Марусю в ту же категорию, к которой принадлежали мама, дедушка и Вероника — любители поцелуев и тисканья его, Николеньки. Любовь нужно терпеть, «давно» понял Николенька. Вот папа его «не любит», потому что он самый сильный. К потолку подбрасывает, ух, высоко! Закружит — голова как волчок. Николенька изо всех сил упирается, тянет, тянет, а папину руку в локте разогнуть не может. Папа редко целуется, только иногда взлохматит ему волосы и улыбнется по-особому.
Бабушка Маруся, когда уходили от нее, осыпала Николеньку поцелуями — точно Вероника. Но тетушка никогда бы не сказала ему как взрослому, не прошептала на ушко:
— Не думай, что я сопля бесхребетная. У меня характер железный.
По дороге домой Николенька выяснял у папы разницу между хребетной и бесхребетной соплей. «Мало нам воспитательниц!» — думал Павел.
После их ухода Мария Петровна позвонила Толику, напрочь забыв, что рассталась с ним на веки вечные. Заявила, что ей срочно нужна самая лучшая детская железная дорога — это во-первых. Во-вторых, требуются деньги на операцию, надо продать часть монет. В-третьих, какого лешего он, Толик, досаждает ее дочери? Выслушав невнятные объяснения, Мария Петровна вздохнула:
— Ведь ты пропадешь без меня, недотепа?
— Пропаду, Марусенька! Не гони меня!
— Ладно, приходи…
Ирина накрывала на стол и одновременно по телефону анализировала кардиограмму Тимура Рафаиловича. Только положила трубку, телефон снова зазвонил, опять кому-то нужна доктор Кузмич.
— Не квартира, а филиал «Скорой помощи», — недовольно буркнул Павел, которому не удавалось перекинуться словом с женой.
За ужином Ирина делилась новостями, сплошь приятными. У медсестры Верочки появился поклонник с серьезными намерениями. Живет на участке, Верочка ему уколы делала.